ехидная галлюцинация
Далеко-далеко, среди одуванчиковых полей и ромашко -васильковых островов, в окружении снежных вершин и сварливых рек, в низинках которых клубится туман и сверкает искристая радуга, стоит дом с четырьмя окнами....
И первое окно, то, которое северное, занавешено тканью морозных искорок и холодных звезд, искрящихся в свете вечерних фонарей...и северный ветер завивает причудливые буранчики на ткани и кто-то, постоянно разрисовывает стекла...Домовые сваливают безобразие это на дядьку Мороза, Мороз, соответственно, утверждает, что все это домовые художествуют...
И второе окно занавешено переплетением дождя и солнечных лучей. Ткань искрится в свете вечернего солнца - еще не закатного, но уже уставшего от дневной суеты и поглядывающего на горизонт. И шуршит занавеска из дождя и солнца, позвякивает колокольчиками луж и легкий ветерок, подставляя ладошки радуге, выплескивает ее блестками на занавесь...
И третье окно...оно словно тополиный пух или рассветная дымка в капельках росы, словно бисером усыпающая хрупкие паутинки...и теплый южный ветер лениво стряхивает капельки, и разноцветные бабочки вздыхают на подоконнике...
И последнее окно - золотистым листопадом, закатным туманом и серебристо-серым дождем колышется в нем ткань...
А в доме весело потрескивают дрова в камине и сестры вышивают цветными нитками по канве, или играют в фанты, выуживая листочки и пуская по ветру самолетики предсказаний, играют в домино, выкладывая кости с буковками и закорючками в известной лишь им последовательности, или играют в мяч. Смеясь, перекидывают его друг другу - хрупкую дымчато-синюю сферу в облачных разводах и песочно-зеленых островах...
И первое окно, то, которое северное, занавешено тканью морозных искорок и холодных звезд, искрящихся в свете вечерних фонарей...и северный ветер завивает причудливые буранчики на ткани и кто-то, постоянно разрисовывает стекла...Домовые сваливают безобразие это на дядьку Мороза, Мороз, соответственно, утверждает, что все это домовые художествуют...
И второе окно занавешено переплетением дождя и солнечных лучей. Ткань искрится в свете вечернего солнца - еще не закатного, но уже уставшего от дневной суеты и поглядывающего на горизонт. И шуршит занавеска из дождя и солнца, позвякивает колокольчиками луж и легкий ветерок, подставляя ладошки радуге, выплескивает ее блестками на занавесь...
И третье окно...оно словно тополиный пух или рассветная дымка в капельках росы, словно бисером усыпающая хрупкие паутинки...и теплый южный ветер лениво стряхивает капельки, и разноцветные бабочки вздыхают на подоконнике...
И последнее окно - золотистым листопадом, закатным туманом и серебристо-серым дождем колышется в нем ткань...
А в доме весело потрескивают дрова в камине и сестры вышивают цветными нитками по канве, или играют в фанты, выуживая листочки и пуская по ветру самолетики предсказаний, играют в домино, выкладывая кости с буковками и закорючками в известной лишь им последовательности, или играют в мяч. Смеясь, перекидывают его друг другу - хрупкую дымчато-синюю сферу в облачных разводах и песочно-зеленых островах...
Главное в нем что?! Прааавильно - чтоб сухарики не стырили раньше времени! Вкусные получаются, шельмы. Из америкосского пшеничного хлеба для тостов. Сначала в духовке посушить кубики, потом на сковородине масло разогреть, 2-3 чесночины выдавить и порциями обжарить до румянности и чесночного вкуса 
